Видение суда   ::   Байрон Джордж Гордон

XCIII

Гул рос и рос, зловеще свирепея,

От кашля сотрясался небосвод,

Так, изумлять риторикойумея,

Наш Каслрей шумиху создает.

Кричали где-то: "Прочь! Долой лакея!"

В отчаянье от этаких невзгод

Бард бросился к Петру, ища защиты,

Петра ведь уважают все пииты!

XCIV

Сей бард природой не был обделен:

Имел и острый взгляд, и нос горбатый,

На коршуна похож был, правда, он,

Но все же в этой хищности крылатой

Имелся стиль, - он был не так дурен,

Как стих его шершавый и щербатый;

Являвший все типичные черты

Холуйства и преступной клеветы.

XCV

Вдруг затрубил архангел, заглушая

Невероятным шумом шум большой,

И на земле метода есть такая:

Лишь раз дебаты окриком покрой

И водворится тишина немая,

Смущаемая только воркотней.

Ну, словом, стихло все, и бард польщенный

Предался болтовне самовлюбленной.

XCVI

Сказал он, что, не видя в том труда,

Писал он обо всем - писал немало,

Он хлеб насущный добывал всегда,

И лакомство ему перепадало;

Он мог бы перечислить без труда

Десятки од своих о чем попало:

О Тайлере, Бленгейме, Ватерло

Ему ведь на издателей везло!

XCVII

Он пел цареубийц и пел царей,

Он пел министров, королей и принцев,

Он пел республиканских главарей,

Но он же поносил и якобинцев,

Пантисократом слыл из бунтарей,

Но он напоминал и проходимцев,

Всегда способных в нужный срок линять

И убежденья с легкостью менять.