Воля и власть   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

— Хозяин обнаружит — съест! — присовокупил Услюм. — А мы не в вине! — Прохор, все еще не могший опомниться от убийства, кивнул молча, сглотнув застрявший ком в горле. Его тянуло на рвоту, и он едва справился с собой.

— Привыкай! — невесело ободрил его Услюм. — Не последняя ето птичка — первая! Сейчас по всей земле грабежи учнут творить, да тати пойдут стадами. Одна надея, што и на их есь черная смерть! Был бы жив Иван… — продолжал он, не кончил, махнул рукою.

— А чо, Иван? — тупо вопросил Прохор.

— Дружину привел, вота што! Ежели ентих татей ватага целая, нам двоим да с родителем не устоять! А нынче неведомо к кому… Ко князю Юрию Дмитричу, рази? А тоже — приедут хари, обопьют, объедят, а толку — чуть!

Хоша медвежьи капканы ставь!

Молча выбрались на дорогу. Молча взяли на долгие ужища, притороченные к седлам, краденых коней. Заметив застывшую на лице Прохора думу, Услюм сильно хлопнул его по плечу:

— Не сумуй! Думашь, человека убили? Тать — не человек! Человек, он — от Бога, в поте лица и все такое прочее… А тать, он не тружает, не сбират в житницы, ен — как волк! Зарежет овцу — съест. Так и тать! Дак у волка хошь та оправданка, што ево Господь таким сотворил, ен боле ничего и не могет, ни траву, понимать, есть, ни работы никоторой делать, хоша собачьей там, сторожить.