Собрание сочинений (Том 2)   ::   Баруздин Сергей Алексеевич

Это все, видно, друзья Яна-Ваныча, они такие же дворники или дети дворников, и теперь у некоторых из них по запоздалой разумной моде оранжевые и оранжево-серебристые жилеты, чтобы не задела их случаем проезжая машина.

- А вы, Ян-Ваныч, - спрашиваю я, - почему без такого жилета?

- Зачем? Я же не белочка. Дорогу неразумно не перебегу, - отвечает он.

И опять - о листьях.

Двадцатый год приезжаю я на эту землю, вижу все - что меняется к лучшему и что пока неразумно, - но такого листопада я еще не видел.

Я радуюсь и жалею Яна-Ваныча.

- А я все люблю, - говорит он. - Вот и на пенсии, и деньги платят теперь хорошие. Жизнь!

- Неужто на пенсии?

- Положено, но вот, видите, работаю...

И вновь листья, море листвы. Листья клена, дуба, липы, ольхи, тополя, осины, березы, акации и каких-то безвестных кустарников, о которых я не успел расспросить Яна-Ваныча. Они летят и прилипают к мокрому асфальту. А машины, мчащиеся мимо тротуара, старые и новые - удивительно сохранившиеся "Победы", и последней модели "Волги", "Москвичи", "Запорожцы", "Жигули", и инвалидные коляски под настоящий автомобиль, - вздымают эту листву с мостовой, и она вновь летит и ложится на тротуар - старая, молодая и юная, не дожившая свой короткий век.

- Хорошо стали жить люди, - говорит Ян-Ваныч. - Что ни человек, то с машиной. Сейчас все на "Жигули" бросаются...

С моря подул ветер, и чайки полетели к реке, где тише и спокойней. Море и река тут рядом, узкая полоска земли между ними - улица наша, тротуары, железная дорога и дома, - и чайки всегда, когда море начинает волноваться, перебираются на отмели реки, более тихие.