Критическая Масса, 2006, - 3   ::   Журнал

Книг, стремящихся испепелить идиому, рвущихся в заумную речь, исполненных великолепной свободы, разбойного посвиста, черного эротизма — и скорби. Аутодафе, холокост языка.

У дойных муз есть евнухи у герм…

До полигамий в возраст не дошедши,

что ж бродишь, одиноких од гормон,

что демонам ты спати не даеши?

Ты, как миног, у волн улов — гоним,

широк годами, иже дар не уже,

но гусем Рима, как рисунок гемм,

я полечу и почию, о друже.

Дай лишь перу гусиный ум, и гунн

уйдет с дороги Аппия до Рощи,

где днем и ночью по стенам из глин

все ходит житель, жизнь ему дороже.

Все ходят, чистят меч, не скажут “да”

ни другу, не дадут шинель и вишню.

(поэма “Мартовские иды” из одноименной книги)

И:

Ось таланта чуть качнется — кони в крик!

Ничего не остается, кроме книг.

Чу, как ноги, ось тележная в краю,

где Макар теляет к ракам с харей хрю.

Свят я, связанный, как ножичек, лежу,

ты круть-верть мое колесико, луну!

На суке а с кем, разбойничек, дружил,

до чего ж ты, разговорничек, дошел,

звон березыньки кудрявой со слезой,

конь мой чистый и кричащий — соловей!

Едем-едем ети метим, я и конь,

все туда же и не тужим, что на казнь,

ой уж в полюшке я пожил да уж да,

казнь ты дохлая, казенная душа

(из книги “Мартовские иды”)

И:

Я к Вам пишу, по шкуре гладя год —

восьмидесятый нолик с единицей.