Голубые пески   ::   Иванов Всеволод

Лебяжинских, помните? Вы его больно-то не наказывайте...

- Постоит. После всегда веселее становится.

- Самовар согреть, Артемий Иваныч?

Атаман вдруг вспоминает, как однажды в Павлодаре он играл в карты с Запусом. Для кого вошла тогда в пимокатную Олимпиада? Он со злостью смотрит на загоревшие, вялые щеки (они теперь, как осенние листья) Фиозы Семеновны.

- Муж-то с тобой спит?

- Он теперь, Артемий Иваныч, в религию пошел. День и ночь молится.

- Спит что ль?

- Когда спит. Я его еле уговорила из Павлодара ехать, красные-то на него злы - урезали бы. В городе-то одни стены остались.

- Не к чему ехать. Сидели бы, зарежут - пусть.

- Все едут.

- Все?..

Атаман Трубычев оглядывает мягкое лоснящееся тело Фиозы Семеновны. Он устал от монгольских женщин - ими густо наполнены юрты подле лагеря, они пестры и раскрашены. Ламы в желтых халатах, китайские офицеры с золотыми драконами на погонах, мохнато-скулые казаки - все они ходят к женщинам курить опий и пить густой, приправленный салом, монгольский чай. Стада овец и коней твердо бьют копытами желтую землю, кочуя к западу. Стада пахнут кислыми осенними травами. Такие же запахи у женщин в юртах. Атамана злит, что отряды, бежавшие от большевиков, приобретают эти запахи. Как только люди наполняются до изнеможения кисловато-тягучими запахами созревших стеблей, - они бегут песками на ленивый запад, к Индии.

Войлок юрт от обильнейших ласк промаслился человечьим потом.