JК
Аптекарь :: Орлов Владимир Викторович
Страница: 63 из 148Штемпель-то на бутылке стоял государственный!.. А насчет удочерения вот что, — обернулся он к Каштанову. — Одна она в Москве пропадет. Ты же видишь, она неприспособленная. И как, ты думаешь, мы будем крутить с пропиской?
— Вы сначала у самой Любови Николаевны спросите, — сказал Каштанов, — согласна ли она на это ваше удочерение.
Глядел он на Любовь Николаевну с обожанием и с неким значением, будто бы Любовь Николаевна должна была показать теперь же всем, что он, Игорь Борисович, из пайщиков кашинской бутыли ей самый интересный и близкий.
— Ну если не удочерение, — сказал дядя Валя, — тогда фиктивный брак.
— С вами, что ли? — брезгливо сжал губы Каштанов.
— Ну пусть с тобой. Или с Мишкой.
— С Шубниковым, — твердо сказал Михаил Никифорович.
Все возмутились, стали стыдить Михаила Никифоровича. А Любовь Николаевна поднялась, сказала тихо:
— Спасибо вам за участие. Но ни удочерять, ни выдавать меня замуж не надо.
И она нам всем поклонилась. Словно прощаясь. Было ощущение, что она сейчас исчезнет. Изойдет тихим дуновением. Как некое наваждение, бередившее наши души. И останется в нас только печаль. А может, и боль… Но Любовь Николаевна не исчезла, не рассеялась в прохладной мысленной дали, опять явно материальное и человеческое случилось в ней — снова глаза ее стали влажными.
— Как же мне жить, — сказала она, — если вы от меня отказываетесь?
— Все! — вскричал дядя Валя, сам чуть не плача.
— Вы сначала у самой Любови Николаевны спросите, — сказал Каштанов, — согласна ли она на это ваше удочерение.
Глядел он на Любовь Николаевну с обожанием и с неким значением, будто бы Любовь Николаевна должна была показать теперь же всем, что он, Игорь Борисович, из пайщиков кашинской бутыли ей самый интересный и близкий.
— Ну если не удочерение, — сказал дядя Валя, — тогда фиктивный брак.
— С вами, что ли? — брезгливо сжал губы Каштанов.
— Ну пусть с тобой. Или с Мишкой.
— С Шубниковым, — твердо сказал Михаил Никифорович.
Все возмутились, стали стыдить Михаила Никифоровича. А Любовь Николаевна поднялась, сказала тихо:
— Спасибо вам за участие. Но ни удочерять, ни выдавать меня замуж не надо.
И она нам всем поклонилась. Словно прощаясь. Было ощущение, что она сейчас исчезнет. Изойдет тихим дуновением. Как некое наваждение, бередившее наши души. И останется в нас только печаль. А может, и боль… Но Любовь Николаевна не исчезла, не рассеялась в прохладной мысленной дали, опять явно материальное и человеческое случилось в ней — снова глаза ее стали влажными.
— Как же мне жить, — сказала она, — если вы от меня отказываетесь?
— Все! — вскричал дядя Валя, сам чуть не плача.