Человек космоса (Одиссей, сын Лаэрта - 2)   ::   Олди Генри Лайон

Он всегда плачет: в бою, на пиру, при смерти. Сколько помню, всегда.

Мы звали его - Дакриостат.

Плакса.

Мне больно вспоминать. Их несуразно много вокруг - теней. Ждущих. Жаждущих. Грядущим аэдам, этим ангелам-пройдохам, придется тяжко: слушатели не запомнят даже половины имен. Слушатели будут браниться. Вместо ломтя свинины швырнут черствую корку. Запутаются в нити чужой жизни, в нитях, в клубке, в паутине, сетях, тенетах...

Меня это беспокоит?

Ни капельки.

Черная овца моей памяти блеет в испуге, предчувствуя ласку бронзы. Был корабль, стала - овца. Было море, острова, ветер и небо - теперь овца. Жертва. Скоро отворятся жилы, и воспоминания густой струёй брызнут наружу. Жизнь за память. Я буду поить вас, друзья мои, враги мои, я буду гнать одних и привечать других, по своему выбору поднося чашу со странным, чудовищным, умопомрачительным напитком: кровью памяти Одиссея. Хитреца Одиссея. Героя Одиссея. Ах да, я уже говорил...

Чтобы вернуться, я должен был уйти.

Теперь, чтобы вернуться, мне надо вернуться.

- Боги, за что караете ?

Раньше так взывали чуть слышно, подразумевая меня. Скоро будут взывать громко, опять-таки подразумевая меня. Раньше - это значит давно, когда мир был большим, а я маленьким. Мир, собственно, и тогда был мал. Итака - вот и весь тебе мир, окруженный кипящим пределом моря. Но для рыжего сорванца ничего большего не представлялось. Скоро - это значит близко, на пороге, когда мир станет маленьким, а я большим.