Двенадцать подвигов Рабин Гута   ::   Лютый Алексей

Он набрал полные легкие воздуха, чтобы заорать на медноголовое стадо баранов, но затем передумал и устало махнул рукой.

— Ладно, Ваня, уговорил, — тяжело вздохнул Рабинович. — Врежь в ухо вон тому, крайнему. Может быть, твоя методика допроса сработает.

Жомов довольно осклабился и, поплевав на ладони, что есть силы влепил подзатыльник ближайшему воину, продолжавшему стоять в позе заблудившейся статуи. Оплеуха получилась удивительно звонкой и мелодичной. Шлем грека зазвенел, будто валдайский колокольчик, но на этом приятные последствия от удара и закончились. Оглушенный солдат удивленно моргнул глазами, почему-то своим невинным взглядом напомнив Попову молодую корову перед подойником, и, не произнеся ни звука, плашмя рухнул носом в дорожную пыль. Андрюша расстроено покачал головой.

— Вань, по-моему, ты ошибся. Сеня тебе не на того грека показывал, — попытался он подкорректировать прицел Жомова. Омоновец принялся крутить головой, выискивая отмеченную цель, но Рабинович не дал ему возможности пойти на повторный заход.

— Мать вашу в следственный изолятор, — истошно заорал он на сброд в доспехах. — Кто-нибудь понимает вообще, о чем я говорю?

— Кое-кто понимает, — в ответ неожиданно раздался из кучи контуженных тел протяжный голос Гомера, а затем и само будущее чудо античного стихосложения выбралось наверх. — Но скажите мне, во имя Дики, богини правды и правопорядка, ужель не герои вы, полубоги, посланные вестниками храброму воинству тиринфскому?

— Ну, естественно, герои. Кто же мы еще? — с тяжким стоном развел руками Рабинович.