Много шума из никогда   ::   Миронов Арсений

Лито, сотрясавшийся на звероподобной кобыле чуть впереди, повергал в ужас одним своим видом – тяжкий дощатый щит, закрепленный на корме лошади, а также первобытный топор, притянутый сзади к седлу, намекали, что их владелец – парень неслабый и просто так, без повода, никого не обидит. Гнедан, скакавший в голове процессии, и вовсе не проглядывал сквозь деревья – зато динозавровый грохот копыт его лошади распугал, наверное, все живое в радиусе трех километров.

Как уже было замечено, я нахожу некую прелесть в скачках. Харли дергал головой очень забавно – очевидно, уздечка ему мешала, как, впрочем, и непривычно тяжелое седло. Терпи, браток, – обломаем опорьевского аристократика, я тебе корыто белоярого пшена поставлю пополам с коньяком… До устья Сольцы было заметно дальше, чем до погоревшей резиденции князя Всеволода – я уже устал считать ветки, норовившие ласково хлестнуть меня по ошалелым глазам; сосенки сменялись елочками, а гонка все не кончалась.

Икнув от неожиданности, я рванул уздечку, задирая меринову голову на себя, – Лито тормознул кобылу в трех метрах впереди – выбросив вверх толстую железную руку в обрывках рубахи, обернул ко мне зеленое от эмоций лицо:

– Чую шумление обоку! Тамо, подесней поляны: оружный перестук и воински зовы.

Я с трудом различил его слова – мой Харли, обиженный резким торможением, привстал на задние лапы и прохрипел нецензурное. Бросив веревку, я горячо обнял его за мускулистую шею – и остался-таки в седле.