JК
Палаццо Дарио :: Рески Петра
Страница: 246 из 306Не случайно первое, о чем он заговорил с ней, было ее холостяцкое положение!
Они вновь сели в лодку и отправились обратно в Венецию. Небо уже потемнело, как чернильный след каракатицы.
– Надо же было ему именно сейчас появиться! Как будто чувствовал! – сказал Примо.
Когда они вернулись в город, Примо настоял на том, чтобы Ванда зашла взглянуть на его квартиру. Она была недалеко от Ка Дарио, в одном из боковых переулков у рио ди Сан Вио. Квартира под крышей.
Он торопливо поднимался по лестнице. Ванде показалось, что он хотел быстро покончить с чем-то.
Примо открыл дверь. Пахло краской. В первую минуту Ванда не увидела ничего, кроме изображений неба. Оно было повсюду. На картинах, прислоненных к стенам и громоздящихся вплоть до потолка. В маленькой кухне, в коридоре, в ванной. На изразцовых плитках, на триптихах и коллажах, огромное и маленькое на резных досках, на портретах и аллегориях, абстрактное и реалистичное.
– О, – взволнованно произнесла Ванда.
Примо смущенно стоял рядом и только повернул две картины, прислоненные к стене.
– Это последние, которые я написал.
– Я понимаю, что ты гондольер – только полдня? – спросила Ванда. – Или художник – полдня?
Она надеялась, что не сказала ничего лишнего. Он ведь такой чувствительный. Но Примо, казалось, вовсе не испытывал напряжения. Похоже, перед ним стоял первый человек, которому он позволил узнать о своей двойной жизни.
– Ты знала? Скажи, ты понимала? – спросил он и вздохнул.
Они вновь сели в лодку и отправились обратно в Венецию. Небо уже потемнело, как чернильный след каракатицы.
– Надо же было ему именно сейчас появиться! Как будто чувствовал! – сказал Примо.
Когда они вернулись в город, Примо настоял на том, чтобы Ванда зашла взглянуть на его квартиру. Она была недалеко от Ка Дарио, в одном из боковых переулков у рио ди Сан Вио. Квартира под крышей.
Он торопливо поднимался по лестнице. Ванде показалось, что он хотел быстро покончить с чем-то.
Примо открыл дверь. Пахло краской. В первую минуту Ванда не увидела ничего, кроме изображений неба. Оно было повсюду. На картинах, прислоненных к стенам и громоздящихся вплоть до потолка. В маленькой кухне, в коридоре, в ванной. На изразцовых плитках, на триптихах и коллажах, огромное и маленькое на резных досках, на портретах и аллегориях, абстрактное и реалистичное.
– О, – взволнованно произнесла Ванда.
Примо смущенно стоял рядом и только повернул две картины, прислоненные к стене.
– Это последние, которые я написал.
– Я понимаю, что ты гондольер – только полдня? – спросила Ванда. – Или художник – полдня?
Она надеялась, что не сказала ничего лишнего. Он ведь такой чувствительный. Но Примо, казалось, вовсе не испытывал напряжения. Похоже, перед ним стоял первый человек, которому он позволил узнать о своей двойной жизни.
– Ты знала? Скажи, ты понимала? – спросил он и вздохнул.