Емельян Пугачев (Книга 3)   ::   Шишков Вячеслав

Он давно забыл богоданную свою жену, кругленькую Домну Федуловну, что ждёт - не дождётся во Ржеве-городе неверного своего супруга. "Ой, согрешу, ой, согрешу", - бормочет Долгополов и, спустившись вниз, в жилой закуток, наскоро обнимает молодайку, суёт ей двадцать две копейки серебром.

А Волга течёт себе широкая да вольная. Много в жизни своей она слыхала, много видала, помнит, как первый человек окунулся в её воды. С тех пор пролетали над ней века, подобно быстрокрылым птицам, и тысячелетие двигалось неспешной ступью, как мерные шаги нагруженного верблюда. А она всё та же, и то же над ней небо, лишь несколько изменилось её течение, и прозрачная кровь в ней поусохла, да размножился по её берегам человек. Научился сей двуногий ловить в её глубинах рыбу, выдумал огонь, и зачастую несла Волга воды свои чрез сплошной пламень горевших по её берегам вековых лесов. Стал человек складывать песни, но в песнях тех не было и тени веселья, были тоскливы, походили песни на стон: должно быть, тяжело жилось человеку. Разве что разбойничьи стружки взрежут грудью волжские волны, и зазвучит, зазвучит с них, разнесётся по зелёным просторам лихая песня с присвистом, с гиканьем: "Сарынь, на кичку!"

Да ещё помнит Волга: в тысяча семьсот шестьдесят каком-то человечьем году проплывала в Казань цветущим летом царствующая Екатерина. С разукрашенных императорских барж складно звучали серебряные трубы оркестров, а многочисленные хоры рожечников, подхваченные звонкими голосами певцов, радостно будоражили прогретый солнцем воздух.