Емельян Пугачев (Книга 3)   ::   Шишков Вячеслав

Но не от физической боли хотелось кричатьему, он всякую боль перенёс бы шутя, а от какого-то непонятного страха, от той пугающей пустоты, которая засосала его всего как бездонная, вязкая, холодная трясина. Вот уходит он в эту трясину по грудь, по плечи, вот сейчас погрузится голова его, и замрёт вопль о помощи, и глаза будут слепы, и никакого следа не останется от него... Гроб! Он в земле, во тьме, в трясине, и над ним тьма.

- Один я, Ласточка, один... И не на кого руку опереть! Были возле меня люди, да исчезли... Один! (Рассуждение.)*.

_______________

* Автор имел в виду развить впоследствии "рассуждения" Пугачёва.

- Эх, Ласточка... Передрогло сердце у меня. Душа передрогла. (Рассуждение.)

- Идёт по миру молвь: горе проходчиво... Не верь, Ласточка! Уж ежели кого полюбит горе, жди погибели. (Рассуждение.) И встают пред ним картины печальные... и т. д.

- Да, Ласточка... Поневоле крылья сложишь, поневоле в лице помутишься... (Рассуждение.) И снова, и снова идут пред ним воспоминания.

- Слыхал я, да и сам певал проголосную... Вся правда в той старинной песне:

Сижу на коне я.

А конь не обуздан.

Смирить коня нечем,

Возжей в руках нету.

Вижу я погибель,

Страхом весь объятый.

Не знаю, как быти,

Как коня смирити.

И припоминается ему другая песня, пред началом своей "царской" миссии:

- Ты бежи, бежи, мой конь,

Бежи, торопися!

- Люди думают, что человеку только свой крест тяжёл, Ласточка. Ан нет... И другим тяжко...