Калигула, или После нас хоть потоп   ::   Томан Йозеф

-- Какое это горе для тебя! Какое горе для нас!

-- Такой способный и благородный юноша!

-- Он всегда казался мне слишком задумчивым!

-- Какая потеря для Рима, о боги!

-- Скажи, дорогой, почему... почему он сделал это?

Гатерий тяжело опустился в кресло, прикрыл глаза, но на лице его не отразилась боль, которую испытывает отец, потерявший сына. Римский патриций умеет владеть собой. Перед его глазами стояло письмо, которое оставил сын. "Я любил жизнь, отец. Душа моя была ясна, как солнечный день в твоих садах. Ты сам, отец, превратил для меня свет в тьму. И выхода я не вижу. Я не могу жить в мире, в котором не осталось ничего, кроме алчности, грязи и страха..."

Гатерий проговорил:

-- Он был болен, друзья. Это был наивный мечтатель, слишком наивный для своих лет. -- Гатерий вздохнул. -- Он был человек слабовольный. И немного поэт. Жаль.

-- Бедный мальчик, -- заметил Авиола.

-- Теперь ты остался один, -- сказал Бибиен.

Все сочувственно кивнули; они не подумали о том, что в их мире каждый одинок.

-- Рим похож на колючего ежа, -- сказал вошедший Пизон. -- На ощетинившегося всеми своими колючками ежа.

-- Что же, он против нас выставил колючки? -- спросил Авиола.

-- Нет, нынче не против нас. Нынче против кое-кого другого. -- Пизон издевательски почтительно взглянул на статую Калигулы.

-- Эти оборванцы вопят как одержимые, и что ни слово, то ругань. Бедный наш дорогой император! -- сказал Даркон.

-- Пусть орут.