От экономии ограниченной к всеобщей экономии   ::   Деррида Жак

Если поcле него что-либо случайно и выживает, то эта жизнь не помнит себя, как полевой цветок после жатвы. Это странное жертвоприношение, предполагающее последнюю стадию мегаломании - мы чувствуем, что становимся Богом, - имеет, однако, обычные последствия в том случае, если наслаждение в результате скольжения ускользает, а мегаломания не истребляется вся целиком: тогда мы по-прежнему обречены стремиться к тому, чтобы нас "признали", хотеть стать Богом для толпы; благоприятное условие для помешательства, но не для чего большего... Если идти до конца, то следует изгладить самого себя, самоустраниться,

____________________

8 Ср., например, EI, p.196: "жертвующий падает и пропадает вместе со своей жертвой" и т.д. испытать одиночество, жестоко пострадать от него, отказаться от того, чтобы быть признанным (...)" (Post-scriptum, EI, p.199). (...)

2. Но есть и суверенное письмо, которое, напротив, должно оборвать рабское сообщничество речи и смысла. "Я пишу для того, чтобы аннулировать в себе самом игру подчиненных операций" (MM, EI, p.242).

Выставление на кон в игре, выходящей за рамки господства, есть, таким образом, пространство письма, и оно разыгрывается между низшим письмом и письмом высшим, причем оба они игнорируются господином, последнее больше, чем первое, высшая игра больше, чем низшая ("Для господина игра была ничем ни низшей, ни высшей", C.)

Почему это единственное пространство письма?

Суверенность абсолютна тогда, когда она отрешается от всякого отношения и пребывает во мраке тайны.