Смерть в Киеве   ::   Загребельный Павел

Эй, там на лугах, на лугах широких,

Там горит-сияет терновый огонек,

Сам молод, эй, сам молод!

- А разве я не терн в княжении своем? - с горечью спросил Долгорукий, ни к кому не обращаясь, но ему дружно возразили, ибо когда еще видели такого князя, сердце растет, глядя на тебя, княже, разве не был ты добр и справедлив всегда, разве не щадил жизнь людскую и честь людскую, разве не строил на земле, не дорожил землею, разве не покорил и не ублажил даже диких половцев, не жалея для этого ни времени, ни терпения? Вот снова запел песню про Берладника - и можешь петь ее с чистой совестью, потому что не выдал князя Ивана для мести Ярославу Галицкому, как ни добивался тот, знаем, что тайком попросил черниговского князя отбить князя Ивана, когда будут везти его в железе, - так восстановил справедливость даже в этом, быть может, единственном несправедливом деле своей жизни, княже.

Какой же ты колючий? Какой же ты терн?

Долгорукий оглянулся на чашника, стукнул о стол пустым ковшом. Пива! Чашник сердито махнул отроку, чтобы принес новый жбан с просяным пивом для князя. Отрок метнулся из гридницы, проскочил через темный переход, выбежал из сеней, в возке, охраняемом мечниками Долгорукого, схватил небольшой жбан с княжеской печатью на затычке, мигом помчался назад.