Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса   ::   Говоров Александр

Стеша же Канунникова развернула несколько листков, на которых Бяша даже и без очков узнал собственный почерк. Это были песни, которые он переписывал для Максюты, и Стеша запела под аккомпанемент клавесина и флейты:

- "В коленях у Венеры сынок ее играл, он тешился без меры и в очи целовал. Она плела веночки, он рвал из рук плоды... Ах, алиньки цветочки, дай, матушка, сюды!"

Стеша немного фальшивила, но голос был у нее негромкий, приятный.

- Подумать только! - ахала полуполковница, которая слушала песню с большим переживанием. - И у богов, оказывается, младенцы бывают озоруны!

А немка Карла Карловна раскрыла веер и затрясла им:

- О йа, йа, натюрлих! Да, да, конечно!

Баба же Марьяна при всей своей природной разговорчивости сидела словно язык проглотив, - во-первых, блеск и довольство канунниковского дома ее подавили, она боялась словечко зря проронить, кое изобличило бы ее, Марьянину, простоту; во-вторых, она, честно сказать, не могла себя сдержать, приналегла на диковинные закуски и теперь от сытости онемела.

А Бяша рассматривал Степаниду, словно бы увидел ее в первый раз. Да ведь и вправду тогда на ассамблее он весь был в каком-то чаду.

Рослая, румяная, волосы как будто кто нарочно золотил. Все лицо ее, щеки, подбородок и грудь, выступавшая из корсажа, представляли собой соединение приятных округлостей. А рот был гонкий, упрямый --"как у щучки", подумал Бяша. И этот ярко накрашенный клювик выводил старательно под звон клавесина:

- "Меж тем ищет прилежно пастушка пастуха. Пришла, где тешит нежно младова мать божка...