Флорентийские ночи   ::   Гейне Генрих

А звуки скрипки становились все яростней, все дерзновеннее, в глазах страшного скрипача сверкала такая издевательская жажда разрушения, а его тонкие губы шевелились так ужасающе быстро, что казалось, он бормочет стародавние колдовские заклинания, какими накликают бурю и выпускают на волю злых духов, кои лежат, плененные, в пучинах моря. Порой, когда он вытягивал из широкого рукава рясы длинную костлявую руку и смычком рассекал воздух, его и правда можно было принять за чародея, который повелевает стихиями, а из морской глуби доносился тогда дикий вой и обезумевшие кровавые валы с такой силой взмывали ввысь, что едва не обрызгивали пю узнать, как его лекарство подействовало па

больную.

-- Не нравится мне этот сои,-- произнес доктор, указывая на софу.

Погрузившись в химеры собственного повествования, Максимилиан не заметил, что Мария давно уже уснула, и досадливо прикусил губу.

-- Этот сон уже совсем уподобляет ее лицо образу смерти,--продолжал доктор.-- Не правда ли, оно похоже на белые маски, на гипсовые слепки, в которых мы стремимся сохранить черты усопших?

-- Мне хотелось бы сохранить такой слепок с лица нашей приятельницы,--на ухо ему шепнул Максимилиан,-- она и покойницей будет так же хороша.

-- Вот чего я вам не советую,-- возразил доктор,-- такие маски омрачают нам воспоминание о наших близких. Нам кажется, будто в этом слепке осталась частица их жизни, а в действительности то, что мы храним, и есть сама смерть. Красивые, правильные черты приобретают что-то ужасающе застывшее, непоправимое, какую-то насмешку, которой они скорее отпугивают, чем утешают нас.