Неприкаянность   ::   Джин Яна

Молчу, не лицемерю

и повторяю: прибывая

куда-нибудь, не пребываю

на месте том, а убываю

оттуда. Верой веру убиваю.

Так и живу, с собой не совпадая,

не обретая сути или формы,

смущённо сущее обозревая,

как смотрит солнце после шторма.

Живу – и ничего иного

ни знать я не желаю, ни желать,

ни торопить себя, ни снова

начать; жила бы как живу или жила:

без всякого хотенья вспоминать,

когда приходит время забывать.

И ничему в себе продленья

я не хочу теперь; от тленья

я не желаю уберечь

в себе ни мысль мою, ни речь.

Предвижу заодно картину:

как мошкара из вязкой тины

и бабочки из паутины,

к исходу рокового дня

слова прорвутся из меня

в неволю смысла, на круги своя, к рутине, –

отрывки выдернутых с плотью звуков («ты», «та», «то»),

напоминанье о несбыточности речи,

о том, что Бытие – вхождение в Ничто,

а люди – петли мёртвые противоречий.

…На берегу две петли лиц, овал и круг,

а в них по паре глаз с бровями, нос и губы.

(Под кругом туловище – как гитара.) Пара рук

тоскливо машет пароходу. Белотрубый,

уходит он в разливе синих вод.

За синей краской горы жёлтые с пещерой

мерцают красной, в ней таятся звери

давно убитые; на острове живёт

неведомый народ; а в нём – тоска по раю.