Одержимый   ::   Санин Владимир Маркович

Птаху зовут Константином, ему тридцать пять лет, женат, двое мальчишек. Жена учительница… (я улыбнулся) русского языка и литературы… (я откровенно рассмеялся).

— Дома я больше молчу, — хмыкнул Птаха» — смотрю телевизор. Я ж понимаю, дети всё-таки.

Общее собрание было назначено на одиннадцать, и я прилёг отдохнуть. В экспедициях я вообще сплю плохо, а в эту ночь и вовсе побил рекорд — часа полтора от силы и то не спал, а дремал, чутко прислушиваясь к храпу Баландина. Вот у кого нервная система — позавидуешь. Утром встал как огурчик, отправился на палубу делать зарядку и, к огромному удовольствию сбежавшейся на представление публики, попросил облить его из шланга.

По коридору кто-то шастал взад-вперёд, где-то над головой оглушительно били по металлу, и, промучившись минут десять, я решил просто поваляться на койке. И правильно сделал, потому что в дверь постучали: «Можно к вам?» — и в каюту вошёл парень в модной, с «молниями» куртке, под которой виднелась тельняшка.

— Да вы лежите, — разрешил он, усаживаясь на стул. — Я просто так, познакомиться. Федя Перышкин, матрос первой статьи.

— Крюков, Павел Георгиевич.

— Очень приятно. А я вашу книгу на мостике у старпома видел, с надписью. Никогда живого писателя не встречал. Можно пощупать?

— Только чур — без щекотки!

Глаза у Перышкина были весёлые, а улыбка белозубая — редкая в наш век химии, делающей из человека ходячую таблицу Менделеева. Красивый малый, таким небалованные девчонки позволяют целовать себя в первый же вечер.