Ангел, летящий на велосипеде   ::   Ласкин Александр

С точки зрения Осипа Эмильевича, даже после смерти Лютик существовала как беззаконная комета. Возможно, ему представлялась та дама, что летала по небу с помелом: "И твердые ласточки круглых бровей/ Из гроба ко мне прилетели..."

Ко всему прочему, он считал ее воплощением огня.

Даже обсуждавшаяся ими обоими женитьба связывалась для него с огнем.

Помните "подсвечник, богато оплывший стеарином" и "белую корку, нежную, как подвенечная фата"?

Вскоре он скажет и о пожаре: "Уже выгоняет выжлятник-пожар/ Линеек раскидистых стайку..."

Вот почему в тридцать пятом году Мандельштам написал не одно, а три стихотворения.

Сперва - два, а потом - еще четыре строчки, названные комментаторами "дополнением".

Никакое это не дополнение, а - эпилог!

Если первые два - теза и антитеза, то последнее, конечно, - синтез.

Здесь говорится о том, что помимо двух Лютиковых ипостасей - тишины и скандала - существуют еще и ночи.

Римских ночей полновесные слитки,

Юношу Гете манившее лоно...

Почему "ночи" оказались в одном ряду с "лоном"? Не имеют ли они отношения к чужим перинам, от которых Мандельштам бежал по Таврическому саду?

Как обычно, самое важное Осип Эмильевич прячет. И сейчас он проговаривался от чужого имени. Это уж мы догадались: если Лютик - Миньона, как и героиня "Вильгельма Мейстера", то Гете - он сам.

Пусть я в ответе, но не в убытке:

Есть многодонная жизнь вне закона.