Дело Артамоновых   ::   Горький Максим

А чтоб успокоить жену и отвести от себя опасность, нужно было сказать именно правду, очень простую, неоспоримо ясную, чтоб жена сразу поняла её, подчинилась ей и не мешала ему глупыми жалобами, слезами, тем бабьим, чего в ней доэтой поры не было. Глядя, как она небрежно, неловко укладывает дочь, он говорил:

- У меня - дело! Фабрика - это не хлеб сеять, не картошку садить. Это - задача. А у тебя что в башке?

Сначала он говорил строго и внушительно, пытаясь приблизиться к этой неуловимой правде, но она ускользала, и голос его начал звучать почти жалобно.

- Фабрика - это непросто, - повторил он, чувствуя, что слова иссякают и говорить ему не о чём. Жена молчала, раскачивая зыбку, стоя спиной к нему. Его выручил негромкий, спокойный голос Тихона Вялова:

- Пётр Ильич, эй!

- Что надо? - спросил он, подойдя к окну.

- Выдь ко мне, - требовательно сказал дворник.

- Невежа! - проворчал Пётр и упрекнул жену: - Вот видишь? И ночью покоя нет, а ты тут раскисла...

Тихон без шапки, мерцая глазами, встретил его на крыльце, оглянул двор, ярко освещённый луною, и сказал тихонько:

- Я Никиту Ильича сейчас из петли вынул...

- Чего? Откуда?

И, точно проваливаясь сквозь землю, Пётр опустился на ступень крыльца.

- Да ты не садись, идём к нему, он тебя желает...

Не вставая, Пётр шёпотом спросил:

- Что же это он? А?

- Теперь - в себе; я его водой отлил. Пойдём-ко...

Подняв хозяина за локоть, Тихон повёл его в сад.

- Он в бане приснастился, в передбаннике, спустил петлю с чердака, со стропила, да и того...