Дело Артамоновых   ::   Горький Максим

Говорил он осторожно, опасаясь сказать что-то лишнее, и, слушая себя, находил, что он говорит, как серьёзный, деловой человек, настоящий хозяин. Но он чувствовал, что все эти слова какие-то наружные, они скользят по мыслям, не вскрывая их, не в силах разгрызть, и ему казалось, что сидит он на краю ямы, куда в следующую минуту может столкнуть его кто-то, кто, следя за его речью, нашёптывает:

"Неправду говоришь".

Очень вовремя жена, положив голову на плечо его, шепнула:

- Ведь ты мне - на всю жизнь, как же ты не понимаешь этого?

Он тотчас же обнял её, притиснул к себе, слушая горячий шёпот.

- Это - грех, не понимать. Взял девушку, она тебе детей родит, а тебя будто и нет, - без души ты ко мне. Это грех, Петя. Кто тебе ближе меня, кто тебя пожалеет в тяжёлый час?

Ему показалось, что жена приподняла его и, перевернув в воздухе, приятно обессилила; погружаясь в освежающий холодок, он почти благодарно заговорил:

- Обещал я ему молчать, - не могу!

И торопливо рассказал ей всё, что слышал от дворника о Никите.

- Рубахи твои целовал, - в саду сушились, - вот до чего обалдел! Как же ты - не знала, не замечала за ним этого?

Плечо жены под рукою его сильно вздрогнуло.

"Жалеет?" - подумал Пётр, но она торопливо, возмущённо ответила:

- Никогда, никакой корысти не замечала! Ах, скрытный! Верно, что горбатые - хитрые.

"Брезгует? Или - притворяется?" - спросил себя Артамонов и напомнил жене:

- Он был ласков с тобой...

- Ну, так что? - вызывающе ответила она. - И Тулун - ласков.

- Ну - всё-таки... Тулун - собака.