Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

Быстров любил устраиваться на жительство с комфортом, селился в помещичьих домах, занимал лучшие комнаты, а Шабунина комфорт, кажется, мало заботил.

Комната Шабуниных не лучше комнаты Ознобишина, стол, стулья, две железные койки, застланные суконными солдатскими одеялами, книжный шкаф с бронзовыми гирляндами, привезенный, должно быть, из чьего-то имения, и невзрачный шкаф для одежды.

И жена у Шабунина под стать ему.

— Варюша, покормишь нас? — обратился Шабунин к жене. — Это Ознобишин, знакомься.

— Накормить накормлю, — приветлива сказала Варюша. — Только угощать нечем, щи да каша.

— А чего еще? — в тон ей отозвался Шабунин и даже подмигнул Славе: — Добрая жена да жирные щи — другого добра не ищи.

Щи и каша — не велики разносолы, да предложены от души, давно Слава не обедал с таким аппетитом, как у Шабуниных.

— А теперь, — сказал Афанасий Петрович после обеда, — покопайся в моих книгах, а я с Варварой Никитичной чуток посекретничаю.

Но никуда Варвару Никитичну не увел, присел с ней на койку, обнял за плечо рукой и зашептал.

Слава старался не слушать, рассматривал книжки, у Шабунина все больше политическая литература — Ленин, Маркс, Бебель, Плеханов, Каутский, но невозможно ничего не услышать, до Славы несколько раз донеслось имя Франи, должно быть, Шабунин советовался с женой, как помочь девушке.