JК
Двадцатые годы :: Овалов Лев Сергеевич
Страница: 884 из 963Чему-нибудь и научимся…»
Слава сходил еще раз к Эмме, получил стакан горячего молока, дал Пете аспирину, напоил молоком, глотать было еще труднее, чем днем, расхворался он не на шутку.
Лег Слава рядом с Петей, лечь больше негде, всю ночь Петя метался, горел, бредил, Слава гладил брата по голове, тот затихал, вероятно, думал, что это мама, мама не отходила от них, когда они заболевали.
Под утро сквозь сон Петя на что-то пожаловался:
— Дай мне, ну дай, я тебя прошу…
Что дать, он так и не сказал.
Слава обнял брата, жалко было его ужасно, младший ведь брат. Слава пробовал его баюкать, даже запел: «Спи, мой маленький коток…»
Утром Слава опять измерил Пете температуру, поднялась уже до тридцати девяти градусов, — опять напоил молоком, оставил Петю на попечение Эммы, хотелось с утра покончить со всеми делами и пораньше уехать из города, он боялся остаться с больным Петей в Малоархангельске, хорошо бы поскорее вернуться к маме, мать, как наседка, пригреет его под своим крылом, и Петя сразу начнет поправляться.
Он пришел в уком, в оба укома, снялся с партийного и комсомольского учета. Селиверстов сказал, что звонил Семин, просил Ознобишина обязательно зайти, Слава подивился — зачем он Семину, надо было еще зайти на конный двор, попросить до Успенского лошадку.
Семин мил, вежлив, добродушен, щеки его не в пример Железнову по-прежнему пухлы и розовы, и улыбка не изменилась, такая же снисходительная и приветливая.
— Зачем я тебе?
— Оружие.
Слава сходил еще раз к Эмме, получил стакан горячего молока, дал Пете аспирину, напоил молоком, глотать было еще труднее, чем днем, расхворался он не на шутку.
Лег Слава рядом с Петей, лечь больше негде, всю ночь Петя метался, горел, бредил, Слава гладил брата по голове, тот затихал, вероятно, думал, что это мама, мама не отходила от них, когда они заболевали.
Под утро сквозь сон Петя на что-то пожаловался:
— Дай мне, ну дай, я тебя прошу…
Что дать, он так и не сказал.
Слава обнял брата, жалко было его ужасно, младший ведь брат. Слава пробовал его баюкать, даже запел: «Спи, мой маленький коток…»
Утром Слава опять измерил Пете температуру, поднялась уже до тридцати девяти градусов, — опять напоил молоком, оставил Петю на попечение Эммы, хотелось с утра покончить со всеми делами и пораньше уехать из города, он боялся остаться с больным Петей в Малоархангельске, хорошо бы поскорее вернуться к маме, мать, как наседка, пригреет его под своим крылом, и Петя сразу начнет поправляться.
Он пришел в уком, в оба укома, снялся с партийного и комсомольского учета. Селиверстов сказал, что звонил Семин, просил Ознобишина обязательно зайти, Слава подивился — зачем он Семину, надо было еще зайти на конный двор, попросить до Успенского лошадку.
Семин мил, вежлив, добродушен, щеки его не в пример Железнову по-прежнему пухлы и розовы, и улыбка не изменилась, такая же снисходительная и приветливая.
— Зачем я тебе?
— Оружие.