Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

— А ты знаешь, я уже не работаю в укомоле, — сказал он возможно равнодушнее. — Подал заявление, хочу учиться, мою просьбу уважили.

— Так ты насовсем к нам!

К вечеру Петю опять стало клонить в сон, и Слава взял вожжи.

— Давай нигде не останавливаться? — предложил он Пете. — Все будет ближе к дому.

— Как хочешь, — безучастно пробормотал Петя, температура у него опять поднялась. Слава не мог понять, спит он или теряет сознание.

Над головами у них неслись сизые свинцовые облака, порывы ветра налетали все чаще, ночь обещала быть знобкой, гнулись придорожные кусты. Слава выпростал из-под Пети одеяло, укрыл, сверху еще укутал курткой, поежился сам и плотнее застегнул пиджачок. Наступила ночь. Птицы свиристели за придорожными канавами, брехали вдалеке собаки, и все время казалось, будто кто-то плачет, а кто и где — не понять.

Поднялись на взгорок, миновали редкий лесок, потянулись опять поля, налево посевы, в темноте не разобрать чего, направо поросшие травой пары. Конь точно почуял корм и остановился, Слава задергал вожжами, хлестнул — ни с места.

— Дьявол!

Дьявол встал намертво.

Пришлось будить Петю, он лучше разбирался в лошадях.

— Что делать?

Петя схватил себя за горло.

— Не могу дышать.

— Встал этот черт!

— Распряги, — с трудом произнес Петя. — Пусть пасется.

Слава стреножил коня, и тот, мягко шлепая губами, побрел в поле.

— Будешь есть?

Петя покачал головой, выпил несколько глотков воды.