Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

Смотришь издали на костры — люди вокруг огня, притопывают, подпрыгивают, хлопаютсебя руками по плечам. Но никто не уходит, они и здесь, в очереди, на посту. А подойдешь ближе — сиротство в глазах. Осиротевший народ.

«Один я теперь, — думает Слава. — Один-одинешенек. Один как перст во всем белом свете. Но ЕМУ я никогда не изменю. Нет такой силы, которая может меня лишить Ленина».

Вместе с НИМ мы вступили в новую эпоху.

Это будет особая историческая эпоха, и без этой исторической эпохи, без поголовной грамотности, без достаточной толковости, без приучения народа к тому, чтобы пользоваться книгами, и без материальной основы для этого, без обеспеченности от неурожая, от голода, от войны нам своей цели не достигнуть.

И, как ни тоскливо, как ни горько ему, Слава всей душой ощущает свою принадлежность к этой исторической эпохе. Он понимает, что эпоха потребует всех устремлений ума и сердца и его самого, и его соотечественников, что ничто даром не дается и указанной цели можно достичь лишь ценой сверхчеловеческих усилий.

С того момента, как он прочел сообщение о смерти Ленина, он думал о НЕМ непрестанно, все остальное отодвинулось или пропало, все время он находился наедине с НИМ, хотя его горе разделяли с ним тысячи единомышленников.

«Я всегда буду идти по ЕГО пути, — говорил себе Слава, — я тоже готов отдать жизнь за людей, живущих в новом, еще только создаваемом мире…»

А ночь становится все холоднее, все темнее.