Две зимы и три лета (Пряслины - 2)   ::   Абрамов Федор Александрович

В конце концов чего на осадки дуть, когда все настроились на вёдро?

Вытирая пот со лба - тепло было в общежитии, - он завелобщий, для всех интересный, как ему казалось, разговор о том, что вот они скоро станут агрономами, поедут в деревню и - ой-ей-ей, какая работа их ждет: ведь ни в одном колхозе сейчас нет севооборотов; но Дунярка фыркнула: "Тоже мне агитатор-пропагандист!" - и разговор оборвался.

Он думал: во всем виноваты Дуняркины подруги. Это ради них, замухрыг, старается она. Чертов характер! Завсегда надо верховодить, чего бы это ни стоило. Но на улице не стало легче.

Они шли по проспекту Павлика Виноградова и молчали. Люди - нету спасенья от людей. Спереди, с боков, сзади. Солнце шпарит в глаза. И Дунярка губы закусила - будто удила у нее во рту.

Он заговорил первый:

- А ты настоящей горожахой стала. Смотри-ко, все на тебя заглядываются.

- Это на тебя, - не поднимая головы, сказала Дунярка.

- Почему на меня?

- А здесь любят, когда по улице ряженые ходят.

- Ты о моей шапке? - Михаил остановился. - Ну хочешь, я заброшу ее к чертовой бабушке?

- Не говори глупостей. Рассказывай лучше, как там мама, тетка?

Приноравливаясь к ее четкому, упругому шагу (красиво она шла, гвозди забивала, а не шла, - недаром все мужики пялили на нее глаза), он стал рассказывать о матери, о Варваре, затем, чтобы доставить ей удовольствие, сказал:

- А ты, между прочим, шибко стала смахивать на свою тетку. Ей-богу!

Расчет его оказался безошибочным. Густой румянец расплылся по Дуняркиной круглой щеке.