Две зимы и три лета (Пряслины - 2)   ::   Абрамов Федор Александрович

Ноги пляшут, руки пляшут, с Егорши ручьями пот, а она:

- Быстрей, быстрей, Егорша! Заморозишь!

- Мишка, Мишка, не подкачай! - кричали бабы. Михаил топал ногами на одном месте, тяжело, старательно, будто месил глину, тряс мокрой, блестевшей на солнце головой, потом вдруг пошатнулся и схватился за изгородь.

- Все. Готов мальчик, - с досадой подвел итог Петр Житов.

А Варвара захохотала:

- Ну, кому еще не надоело жить? Эх, вы! А еще зубы скалите...

Никому не осмеять

Меня, вертоголовую.

Ребята начали любить

Двенадцатигодовую.

- Илюха! - с жаром воззвал Петр Житов к Нетесову. - Поддержи авторитет армии. Неужели такое допустим, чтобы баба верх взяла?

- У меня по этой части претензий нет, - сказал Илья.

- А у меня есть! - сказал Егорша. Он встал с табуретки, протянул гармонь Рае. - Раечка, поиграй за меня.

Затрещала изгородь у хлева.

Егорша живо подскочил к Михаилу, потянул его за рукав:

- Ну-ко, дядя, нечего с огородой воевать. Дедкино это строенье.

В толпе рассмеялись.

- Что? Надо мной смеяться? Надо мной? - Михаил яростно заскрипел зубами, отбросил в сторону Егоршу.

- Миша! Миша! - закричали в один голос женки. - Что ты? Одичал?

Федор Капитонович, спускаясь с крыльца, брезгливо бросил:

- Ну, теперь будет праздник.

- А, товарищ Клевакин! Наш северный Головатый! - Михаил изогнулся в поклоне.

Две-три бабы прыснули со смеху, но всех громче захохотал Петр Житов, потому что это он так окрестил Федора Капитоновича.