Единственная   ::   Трифонов Юрий

Оказывается Ильич сказал, что будет бороться за то, чтобы ему выдали материалы комиссии по грузинскому вопросу. Пусть секретари их готовят.

Зашла к нему поздороваться: лицо осунувшееся, серое, на лбу компресс, подал левую руку.

- Наденька, загрузил вас неимоверно. Но если бы я был на свободе, то я легко бы все это сделал сам.

Она почувствовала, что сейчас разрыдается при нем. Попыталась отнять руку, но он не отпускал, из впалых глазниц смотрели блестящие (не от жара ли?) глаза. Рука горячая, легкая, сухая.

- А помните, как вы учили Надежду Константиновну стряпать? Мы вас очень полюбили. Не за уроки стряпни, конечно. - Смешок. - Ничего из этого не вышло. А ведь нигде так человек не проявляется, как на коммунальной кухне?

На ее счастье вошел доктор Кожевников. Ленин отпустил ее руку и сделал кистью в воздухе какой-то слабый жест: то ли благословения, то ли прощания, то ли знак бессилия и беспомощности.

Она заперлась в туалете и там торопливо выплакалась.

Разве этого человека она видела в семнадцатом на Рождественской, когда прибежала с улицы и возбужденно рассказывала об агенте Вильгельма,не зная, что тот невысокий, который смеялся громче и искренней всех и есть "немецкий агент" Ленин?

Или на того, кто забегал на кухню, и она угощала его драниками и пирогами из муки грубого помола? Он называл это "прикармливать". Теперь он уходит навсегда, с каким мужеством, с каким достоинством! А она в это время покупает корсеты и шляпки - стыд.