Единственная   ::   Трифонов Юрий

Надо сказать Иосифу, что бесчеловечно лишать его последней и единственной радости - работы и общения с людьми. Даже Фотиева поджатыми губами и взглядом куда-то ей в переносицу выражает неодобрение столь жестких мер.

Весь февраль он работал методично, то с Лидией Александровной, то с Марией Акимовной, а один раз уже в конце месяца диктовал Марии Ильиничне больше часа.

Она пришла домой торжествующая и прямо, почти с порога:

- Ты говоришь спёкся , а он диктовал сегодня вечером долго, очень долго, - часа полтора.

- Кому?

Вопрос - как выстрел, и глаза - как два дула.

- Марии Ильиничне.

- Перепечатывать дали тебе?

- Нет. И вообще это что-то личное, наверное. Она прошла с тетрадью. Знаешь, такие немецкие большие тетради с черными обложками, он их любит.

- Еще бы! Запомни - личного у него нет. Его личное - то сейчас борьба со... это борьба за дело рабочего класса. И она эту тетрадь унесла к себе?

- Какая разница. Кажется, нет. Определенно нет. Потому что после диктовки, к нему пошел врач, а она подошла ко мне, сказала, что я могу пойти домой, очень холодно и что-то еще... ты знаешь, мне последнее время трудно в секретариате, все как-то косо на меня смотрят, иногда замолкают, когда я вхожу, а Марья Ильинична разговаривает как с прислугой. Была неприятно удивлена, что я еще сижу, будто я по своей воле.

- Что она еще тебе сказала?

- Не помню.

- У тебя что мозгов только на тряпки хватает?

- Зачем ты так! Ведь это мамаша и Маруся меня уговорили, и пальто действительно...