Голубь в Сантьяго   ::   Евтушенко Евгений Александрович

Номер твой не сорок пять?" и дернул он двумя руками ногу, и сказалось ему в ответ сквозь слезы: "Ты что - с ума сошел? Сороковой!" Он разорвал платок и туго-туго ей щиколотку вмиг забинтовал: "Какая редкость - бинтовать хирурга". "Забинтовал бы лучше свой язык". Она зашнуровала еле-еле на целый номер выросшую ногу и попыталась дальше побежать, но все-таки нога остановила, жестоко унижая самолюбье. "Ты, кажется, совсем устал, мучачо? Ну, так и быть. Давай передохнем". Он сел. Она в траву упала, прыснув: "Мучачо, ты на куче муравьиной!" И он вскочил, увидев под собою примятый им, набитый жизнью конус, где были чьи-то труд, любовь, борьба. А девушка смеяться продолжала: "Все завершилось муравьиной кучей. Теперь ты понял, что в конце пути?" Смущенье пряча, огрызнулся он, стремительно отряхивая брюки: "Мы для кого-то тоже муравьи, когда на нашу жизнь садятся задом". "Не надо позволять! - свой строгий палец она над головою подняла. Не надо в жизни быть ни муравьями, ни тем, кто задом давит муравьев!" "Ну наконец-то я с тобой согласен". Энрике тоже лег в траву спиной и видел сквозь траву, как в двух шагах коричневая бабочка несмело присела на один из двух пригорков, приподнимавших круто ее майку, уже зазелененную чуть-чуть. Энрике раза три перевернулся и подкатился кубарем, спугнув растерянную бабочку с груди, вбирая в губы вместе с муравьями сначала майку, после, с майкой - кожу, вжимая пальцы - в пальцы, ребра

в ребра, руками ее руки побеждая, глаза - глазами, и губами - губы, и молодостью - молодость ее. Из рук его два раза вырвав руки, она его два раза оттолкнула, но в третий раз их вырвав - не смогла и обняла.