Голубь в Сантьяго   ::   Евтушенко Евгений Александрович

7 А вы любили в девятнадцать лет ту девушку, которой девятнадцать? Две молодости прижавшиеся - зрелость, но эта зрелость - молодость вдвойне. Помножено все в мире стало на два: глаза и руки, волосы и губы, дыханье, возмущение, надежды, вкус ветра, море, звуки, запах, цвет. Друг к другу так природа их швырнула, что различить им стало невозможно, где он, а где она и где природа, как будто продолжался, как вначале, бег сумасшедший без конца пути. Их бег вдвоем был бегом от чего-то, что надоело до смерти, обрыдло. Их бег вдвоем был бегом через ямы к тому, чего и не было, и нет, но все же быть должно когда-нибудь, хотя, наверно, никогда не будет. Их бег вдвоем был сквозь эпоху спешки, где все бегут, но только по делам и с подозреньем искоса глядят на молодых, бегущих не по делу, их осуждая за неделовитость, как будто в мире есть дела важнее, чем стать собой, отделавшись от дел. Есть красота в безадресности бега, и для двоих бегущих было главным не то, куда бегут, а то, что - сквозь. Сквозь все подсказки, как бежать им надо, за кем бежать и где остановиться. Сквозь толщу толп. Сквозь выстрелы

и взрывы. Сквозь правых, левых. Сквозь подножки

ближних. Сквозь страхи, и чужие, и свои. Сквозь шепотки, что лучше

неподвижность. Сквозь все предупреждения, что скорость опасна переломами костей. Сквозь хищные хватающие руки со всех сторон: "Сюда! Сюда! Сюда!" Но что есть выше праздника двоих, когда им - никуда, когда им - всюду.