Южнее главного удара   ::   Бакланов Григорий Яковлевич

Писаря часто с гордостью напоминали о нем, словно смертью своей Воронцов «разу за всех живущих писарей выполнил норму. Прежде Леонтьеву в такие моменты бывало стыдно за них, теперь и он поминал Воронцова. И только одно не изменилось: заполняя наградные материалы, Леонтьев по-прежнему мечтал совершить подвиг. К концу войны мечтал даже с большей силой. Но то, как они шли сейчас с разведчиком по мёртвому, уже занятому немцами городу, где их ежеминутно могли убить, ни с какой стороны не походило на подвиг. Наоборот, это выглядело бессмысленным. Горошко шёл впереди, по-охотничьи неся автомат под рукой дулом книзу. Они свернули и один переулок, в другой. Потом черт занёс их на огороды. Перелезали заборы, ползли, Леонтьев разодрал ладонь о колючую проволоку и все время боялся отстать.

— Сволочи! — шепнул Горошко, когда они уже лежали в кустах. — Пушки устанавливают. И тут писарь за стволами яблонь увидел немцев. Молча, с напряжёнными лицами они выкатывали пушку, налегая на колёса. Слышно было их тяжёлое дыхание. Леонтьев обмер. Он лежал не шевелясь, прижатый страхом. Краем глаза он увидел, как разведчик приподнялся на локте и раз за разом махнул из-за спины рукой. Из-под пушки вырвался куст пламени. Вместе с Горошко Леонтьев бежал, натыкаясь на деревья, падал, а сзади стреляли, и пули сбивали ветки. Спустя время оба они сидели в овраге, запыхавшиеся, и жадно курили в рукав.

— А рыжий-то… рыжий, длинный! — захлёбываясь радостью, оттого что остался жив, говорил писарь.