Любовь и смерть Геночки Сайнова   ::   Andrew Лебедев

Что?

Сбив ритм ритм беседы, гена задумался не несколько мгновений…

Язык достался нам от Бога, но мы утеряли его доподлинное знание, а так бы, слова должны были автоматически слагаться в стихи, и кто имеет дар…

Пушкин?

Да…

Она с укором вдруг посмотрела на него…

Ах, ну как вы могли добровольно из Ленинграда уехать? Я когда в этот город попала… Да я не могу его просто городом называть – это Ленинград… А вы – в Сибирь… По своей воле!

Иногда бывает так, что из этого города хочется убежать.

От кого?

От того, что возникает внутри нас, когда мы в этом городе долго живем.

Наверное, я слишком мало еще здесь прожила…

Наверное…

И неужели я тоже захочу вдруг отсюда уехать? От этой красоты? От города Пушкина и Кировского театра?

Может у вас все сложится.

А у вас не сложилось?

Не знаю…

Настя отвернулась к иллюминатору и сказала тихо, едва слышно:

Мужчина не может так отвечать… Это женщина может не знать. А мужчина должен знать.

А вы, я вижу, сильная.

Сибирский характер… А вы обиделись? Простите, я не хотела.

No offence mended.

Вы не забыли в Якутии ваш английский?

Хорошая школа в Питере была…

В иллюминаторе, бросая на нервно дрожащий дюраль крыла свой белесый отблеск из неживого серебра – плыла луна. Глаза Насти прикрыты полуопущенными ресницами. И только веселый кустик светло-соломенных волос на ее макушке, нарушал почти что сбывшуюся гармонию, где ко всем словам подходило прилагательное "грустный"… и разговор, и полет, и вечер… то есть ночь.

А я в обычную школу ходила…

Не верю.

Почему?

Потому что вы такая необычная…



Я?

А почему вы про кимберлит спросили?

Да так… .

Настя вдруг дотронулась кончиками своих прозрачных пальчиков его руки. И тут же отдернула.