На берегах Альбунея   ::   Шаховская Людмила Дмитриевна

Он долго стоял над телом Лавза в тяжком раздумье, повторяя одно и то же:

– Приди я вчера... приди я только вчера... он был бы жив.

Из очей его не скатилась ни одна слеза, облегчающая сердце, он в нем ощущал холод, точно льдина с Апеннинских гор свалилась, налегла, и придавила все порывы его горя, сковала их мрачной печалью.

Не дождавшись Нумитора, опасаясь за него, не убил бы он себя с горя, Таций и Квирин осторожно проникли в его жилище, подошли и тронули окаменевшего.

– Вот во что Амулий превратил его! – сказал Нумитор, указывая им на тело Лавза, – это был живой человек... был мальчик, веселый, игривый... а теперь это труп, вещь, мясо, больше ничего... и только вчера... только вчера убит... вы хотели... а я не пошел... не Амулий, а я убил его... убил своим замедлением на острове.

Не в силах больше видеть Лавза мертвым, он набросил на его лицо валявшееся подле лукошко, откуда вывалилась морковь, отошел медленными шагами, сел у очага на тот самый камень, на котором было его место на совещаниях при жизни отца, пробовал жевать оставленную там альбанцами ветчину, но она не пошла ему в душу; он ее бросил в печку и долго просидел, устремив неподвижный взор куда-то бесцельно пред собой, а потом заговорил с друзьями, указывая им кумир своего Лара, – не сгоревший в пожаре, глиняный болван с огромными белыми глазами, обведенными черною краской, стоявший на печке особняком от таких же изображений, но пониже ростом, двух Пенатов.

– Хочется мне спросить Доброго Лара, где семья моя?..