Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго   ::   Моруа Андрэ

Иногда они совершали прогулки по Ботаническому саду, она брала с собой корзинку с рукодельем и работала, "молчаливая и серьезная", или,внезапно развеселясь, начинала "распевать детские песенки". То была удивительная идиллия: Филемон и Амариллис. Если на обратном пути им встречался нищий, Гюго подавал ему милостыню, как будто хотел замолить перед богами какой-то грех, и аккуратно заносил в записную книжку затраты на развлечение и на милосердие. Для того чтобы судить его, говорит Баррес, "необходимо знать, насколько плотская любовь придавала его гению творческий взлет". Когда влечение мужчины сливается с влечением поэта, трудно этому противостоять. Но порой Гюго сам осуждал себя. Перед умирающим Франсуа-Виктором, рядом с Алисой и ее детьми, его вдруг охватывал стыд, почти угрызения совести из-за этой двойной жизни, словно она была нравственным падением. Душой и разумом он жаждал более целомудренной старости. А плоть влекла его к живому белоснежному изваянию на набережной Турнель.

О немощный наш дух! Тобой владеет плоть!

Не можешь низменных страстей ты побороть

И тщетно мучишься в бессмысленных усильях.

Паденье ангела! Грязь на лебяжьих крыльях!..

Всесильна плоть! Одолевает всех.

Из-за Версавии Давид содеял грех,

В смущенье привела Аспазия Сократа.

А Соломон обрек на смерть родного брата

Из-за пленительной сунамитянки...

[Виктор Гюго, "Останьтесь богиней" ("Океан")]

Эти знаменитые примеры слишком цветущей старости не утешали Жюльетту.