Страница:
49 из 51
Вот пробило восемь, девять. Первушин кашлял. Ему дали лекарство.
— Какой чудный сон, Зоя! Зоя, ты здесь?
— Я здесь.
— Где ты, Зоя, Зоя, Зоюшка! — жалобно спрашивал он.
Она нагнулась к нему, но он ее не узнавал и все повторял:
— Зоя, Зоя… не оставляй меня.
Зоя едва удерживала рыдания.
Скоро больной пришел в себя. Ему стало значительно лучше. Он присел на постели, попросил чаю и так бодро говорил, что Зоя стала надеяться.
— Видишь, мне совсем хорошо. Завтра, пожалуй, и встать можно, Иван Петрович? А ты, Зоя, усни, голубушка! Ты устала. Экая славная ты натура, Зоя, золотое сердце какое у тебя!
Первушин попросил есть и сказал, что теперь уснет.
Скоро он заснул.
— Ему лучше, правда? — шепотом спрашивала меня Зоя.
— Гораздо. Вы отдохните-ка.
Она села в кресло и скоро заснула, взяв с меня слово, что я ее разбужу, как только больной проснется.
Первушин спал до утра. Но утром он стал метаться. Я разбудил Зою. Она едва успела подбежать к постели, как вдруг Первушин приподнялся, открыл рот, жадно глотая воздух, опустился, тяжело прохрипел, вытянулся — и в комнате водворилось мертвое молчание.
Зоя бросилась к нему, заглянула в глаза. Они кротко глядели по-прежнему. Я тихо отвел ее от трупа. Она не противилась и послушно отошла. Я закрыл покойнику глаза.
Я занялся распоряжениями насчет похорон. Зоя ничего не могла делать; она сидела целые часы молча. Она точно окаменела.
|< Пред. 47 48 49 50 51 След. >|