Шмелиный мед   ::   Торгни Линдгрен

И она отшвырнула «Норра Вестерботтен» и закричала так, как не кричал никто ни до, ни после здесь, в горах; Улоф, который, наверно, лежал на диване в кухне и сосал сахар, услышал крик, и сам он, Хадар, закрашивавший царапину от камня на автомобиле, услышал крик, и они оба бросили свои занятия и кинулись к валу под домом, им сразу стало ясно, что случилось что-то ужасное, что-то наверняка случилось с мальчиком.

И они прибежали к устройству, и валу, и мальчику одновременно, и Улоф без передыху орал:

Он мой, не смей его трогать! Он мой! Не смей его трогать!

И это было точь-в-точь то, что намеревался крикнуть он сам, Хадар.

Ибо он не представлял себе ничего более противоестественного и вопиющего, чем то, что именно Улоф вызволит мальчика из цепи.

Но Улоф был настолько самодовольным и себялюбивым, что он не захотел позволить ему, Хадару, вмешаться и принять необходимые простые меры.

Но на самом деле ежели кто и имел право спасти мальчика, высвободить его и заключить в объятия, так только он, Хадар!

Просто в глубине души Улоф, очевидно, желал смерти мальчика, желал его похоронить, чтобы знать точно, где он находится, чтобы мальчик больше не смог ходить к своему настоящему отцу и играть ему на гитаре.

Таким образом, он, Хадар, был вынужден сперва усмирить и побороть Улофа, прежде чем вмешаться в случившееся и спасти сына.

А он был еще жив? — спросила она. Да, — ответил Хадар, — он был жив, он дергался и вертелся. А Минна кричала.