Великий стол   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

 — Почто мне врать-то, паря?

— Прости, отец, так слово молвилось!

Мишук присел на корточки, отложив рогатину, и, заглядывая деду в глаза, просительно (хоть тут бы ошибиться ему!) вымолвил:

— Не помнишь такого в селе, погодка твово, Федей звали, Федором…

— Михалкич, што ли? — перебил его, оживившись, старик. — Федор Михалкич? Ай жив? Друг был первой!

— Умер он, — отмолвил Мишук, и старик враз как опал, померк и взором и голосом:

— Умер, баешь. Ну, царство ему небесное… Так-то свидеться не удалось! И я вот, скоро… тоже… А ты как его знашь? Слыхом ли, родич какой?

— Сын еговый, — просто ответил Мишук.

Сказал и понял: тут уж надо чего-то поделывать, теперича отступи — отца обгадишь.

— Ты, Степан, тово, беги! Счас я обутку тебе, хлеба… — Он засуетился, соображая, чем может снабдить старика на путь. — Пересидишь где-нито, а там рать дет, снова закрестьянствуешь тута!

Но тот только покачал головой:

— Как тебя звать-то? Мишук? Федорыч, значит! Дивно! А мои-то все, вишь… лучше б меня, старика… Не побегу, парень. Сноха у меня тута с дитем, с внуком моим, значит. Тамотка сидит у татар. Авось вместях погонят…

Тут бы и отступить Мишуку, но ему уж, как говорят, шлея под хвост попала.

— Как кличут сноху-то? — спросил сурово. — А внучонка? Ну, вот што: ты тута посиди, не уйди никуда, а я сейчас!

Добраться до заводной лошади, достать красные сапоги из переметной сумы (все одно граблено, так не жаль!) и воротить назад было делом не долгим. С сапогами, прихватив рогатину, двинул Мишук к татарам.