Жизнь Клима Самгина (Часть 4)   ::   Горький Максим

Дронов молча пил вино, иногда кривил губы, прищуривал глаза, усмехаясь, спрашивал вполголоса:

- Слышишь? Да, Самгин слышал:

- Я утверждаю: искусство только тогда выполнит свое провиденциальное назначение, когда оно начнет говорить языком непонятным, который будет способен вызывать такой же священный трепет пред тайной - какой вызывается у нас церковнославянским языком богослужений, у католиков - латинским.

Это говорил высоким, но тусклым голосом щегольски одетый человек небольшого роста, черные волосы его зачесаны на затылок, обнажая угловатый высокий лоб, темные глаза в глубоких глазницах, желтоватую кожу щек, тонкогубый рот с черненькими полосками сбритых усов и острый подбородок. Говорил он стоя, держась руками за спинку стула, раскачивая его и сам качаясь. Его слушали, сидя за двумя сдвинутыми столами, три девицы, два студента, юнкер, и широкоплечий атлет в форме ученика морского училища, и толстый, светловолосый юноша с румяным лицом и счастливой улыбкой в серых глазах. Слушали нервно, несогласно, прерывая его речь криками одобрения и протеста.

- Да, да - я утверждаю: искусство должно быть аристократично и отвлечённо,-настойчиво говорил оратор. - Мы должны понять, что реализм, позитивизм, рационализм - это маски одного и того же дьявола материализма. Я приветствую футуризм - это все-таки прыжок в сторону от угнетающей пошлости прошлого. Отравленные ею, наши отцы не поняли символизма...

- И Тося где-нибудь тоже ораторствует, - пробормотал Дронов, встряхивая в бокале белое вино. -Завтра поеду к ней. Знаю, как найти, сказал он, как будто угрожая. - Интересно рассказывал Дмитрий Иванов, продолжал он, вздохнув и мешая Самгину слушать.