Жизнь Матвея Кожемякина   ::   Горький Максим

- Гляди, а? Это ли не зверь, а?

- Холмы-горы! - отзывался лекарь, брызгая весёлым звоном струн, а Матвей смотрел на него и не мог понять - где у лекаря коленки.

Вдруг явился высокий, суровый Пушкарь, грозно нахмурил тёмное бритое лицо и спросил хриплым голосом:

- За что Муругого убили, беси?

Отец поднял завязанную руку, махая ею.

- Видал? Сустав с мизинца - напрочь! Марков ножницами отстриг. Садись, служба!

- Ещё башку тебе отстригут, погоди! - предупредил солдат, усмехаясь и взяв Матвея за руку.

- Айда спать!

Через несколько дней, в воскресенье, отец, придя из церкви, шагал по горнице, ожидая пирога, и пел:

От юности моея

мнози борют мя страсти,

Но сам мя заступи

и спаси, спасе мой!

Со двора в окно, сквозь узорные листья герани, всунулось серая голова Пушкаря. Он кричал:

- Опять кощунишь, Савёл? Опять носам?

- Поди прочь! - сказал отец, не останавливаясь.

- Я те говорю - осанна заступи! Осанна, а не - носам!

Отец подошёл к окну и, ударив себя кулаком в грудь, внушительно заговорил:

- Сам! Понимаешь, старый чёрт? Не я, а - бог! Но сам...

В окно полился торжествующий рёв:

- Ага-а, запутался, еретик! Я - не я, сам - не сам...

- Уйди!

- Осанну господню не тронь...

- У-ух! - взвыл Савелий Кожемякин и, схватив обеими руками банку с цветком, бросил ею в голову Пушкаря.

Это вышло неожиданно и рассмешило мальчика.