Жизнь Матвея Кожемякина   ::   Горький Максим

- Русский баба - самый лучший!

Осторожно открыв дверь, на пороге встала Люба, с головой окутанная в старую, рваную шаль, и тревожно крикнула:

- Зачем вы встали?

- А вот - встал да и встал! - озорниковато ответил Кожемякин.

Шакир снова засмеялся, согнувшись колесом, упираясь руками в колени, встряхивая головою. Девушка, медленно распутывая шаль, осторожно подвигалась к окну, от неё веяло бодрым холодом, на ресницах блестели капельки растаявшего инея, лицо горело румянцем, но глаза её припухли и смотрели печально.

- Ты - что? - заботливо спросил старик.

Она улыбнулась, видимо, через силу.

- Так.

Голос её вздрогнул, оборвался, и она закрыла глаза мокрыми ресницами. Кожемякин, тихонько вздохнув, взял её руку.

- Помер, что ли, Хряпов-то?

Она молча кивнула головой, присев на ручку его кресла, потом сказала:

- В три часа ночи...

Это проплыло над стариком, как маленькое серое облако по светлому небу весеннего дня.

"Боялась сказать, берегла меня", - благодарно отметил он, а вслух покорно выговорил, крестясь:

- Упокой господи! Что ж - вот и я скоро...

- Нет! - воскликнула девушка.

Ему был приятен этот протестующий крик. Чувствуя, что нужно ещё что-нибудь сказать о Хряпове, он задумался, разглядывая её побледневшее лицо и увлаженные глаза, недоуменно

смотревшие в окно. Но думалось ему не о Хряпове, а о ней.

- Как трудно он... - заговорила Люба тихонько.