Завещание Тициана   ::   Прюдом Ева

Горацио прикрыл веки, лицо его исказилось от боли. Он взялся рукой за бок, открыл глаза и почти с улыбкой взглянул на Пьера с Виргилием. Этот взгляд, полный спокойствия и уверенности, убедил Виргилия завести с ним разговор на интересующую его тему.

— Незадолго до смерти ваш отец вспоминал… о преступлении.

Глаза Горацио заволокло — видимо, лихоманка вновь взялась за него, — он покачнулся. Чезаре устремился к нему, чтобы не дать ему упасть.

— Он говорил об убийстве, которому был свидетелем, — продолжал Виргилий. — Рассказывал ли он вам об этом?

Из бледного лицо Горацио превратилось в мертвенное, но, преодолевая крайнюю слабость, он ответил:

— Вроде нет, не помню.

— Так я и думал. Из его исповеди было ясно, что он никогда ни с кем этим не делился. Однако, по его словам, он изобразил это на полотне.

— На полотне? — растерянно повторил сын Тициана.

— Ну да. Есть ли среди его полотен такое, на котором изображено убийство?

— Вы имеете в виду двойной портрет убийцы и его жертвы?

Казалось, Горацио пытается преодолеть физическое страдание, чтобы сосредоточиться и вспомнить.

— Мой отец был, без всяких сомнений, величайшим портретистом своего времени. В Венеции нет ни одного родовитого семейства, которое не сделало бы ему заказ.