JК
Завещание Тициана :: Прюдом Ева
Страница: 41 из 360В Европе нет, пожалуй, ни одного великого человека, чей портрет он не написал бы: художники и писатели, такие как Бембо [23] , Романо [24] , Аретино… Ни одного родственника — дедушка Грегорио, моя сестра Лавиния, мой двоюродный брат Марко… Ни одного сильного мира сего: Франциск Первый, Карл Пятый, Павел Третий… Ни одного дожа: Андреа Гритти, Франческо Веньер… То же и венецианские нобили: Пезаро, Вендрамин… Да еще автопортреты.
По мере перечисления кровь стала приливать к мертвенному лицу Горацио, в нем появились краски. Говорят, вся жизнь встает перед взором умирающего. В случае с Горацио перед его взором встало все отцовское творческое наследие.
— Он писал коллекционеров и куртизанок, саксонцев и словенцев, друзей и незнакомцев, но убийц…
Воодушевление Горацио было недолгим, в его лице теперь вновь не было ни кровинки.
— И все же, — вмешался Пьер, — что-то кажется мне абсурдным во всей этой истории. Если маэстро изобразил убийцу в момент злодеяния, он ведь не мог написать его портрет. Подобное обвинение было бы еще более явным, чем любое из словесных.
— Я тоже об этом думал, — возразил Виргилий. — Но ведь он мог создать такое полотно и не выставлять его напоказ. Запрятать туда, где оно не могло бы никому попасться на глаза, кроме него самого или вас, Горацио.
— Право, не знаю, — отвечал тот с потерянным видом.
— Если маэстро не рассказал о преступлении, свидетелем которого стал, никому, даже своему сыну, он никому не показал бы изобличающего полотна, — предположил Пьер с присущим врачу здравым смыслом.
Виргилий вздохнул, поколебленный железной логикой друга.
По мере перечисления кровь стала приливать к мертвенному лицу Горацио, в нем появились краски. Говорят, вся жизнь встает перед взором умирающего. В случае с Горацио перед его взором встало все отцовское творческое наследие.
— Он писал коллекционеров и куртизанок, саксонцев и словенцев, друзей и незнакомцев, но убийц…
Воодушевление Горацио было недолгим, в его лице теперь вновь не было ни кровинки.
— И все же, — вмешался Пьер, — что-то кажется мне абсурдным во всей этой истории. Если маэстро изобразил убийцу в момент злодеяния, он ведь не мог написать его портрет. Подобное обвинение было бы еще более явным, чем любое из словесных.
— Я тоже об этом думал, — возразил Виргилий. — Но ведь он мог создать такое полотно и не выставлять его напоказ. Запрятать туда, где оно не могло бы никому попасться на глаза, кроме него самого или вас, Горацио.
— Право, не знаю, — отвечал тот с потерянным видом.
— Если маэстро не рассказал о преступлении, свидетелем которого стал, никому, даже своему сыну, он никому не показал бы изобличающего полотна, — предположил Пьер с присущим врачу здравым смыслом.
Виргилий вздохнул, поколебленный железной логикой друга.