Страница:
30 из 184
И французский язык, и что я большая дура, и что
содержательница нашего пансиона нерадивая, глупая женщина; что она об нашей
нравственности не заботится; что батюшка службы себе до сих пор не может
найти и что грамматика Ломонда скверная грамматика, а Запольского гораздо
лучше; что на меня денег много бросили попустому; что я, видно,
бесчувственная, каменная, - одним словом, я, бедная, из всех сил билась,
твердя разговоры и вокабулы, а во всем была виновата, за все отвечала! И это
совсем не оттого, чтобы батюшка не любил меня: во мне и матушке он души не
слышал. Но уж это так, характер был такой.
Заботы, огорчения, неудачи измучили бедного батюшку до крайности: он
стал недоверчив, желчен; часто был близок к отчаянию, начал пренебрегать
своим здоровьем, простудился и вдруг заболел, страдал недолго и скончался
так внезапно, так скоропостижно, что мы все несколько дней были вне себя от
удара. Матушка была в каком-то оцепенении; я даже боялась за ее рассудок.
Только что скончался батюшка, кредиторы явились к нам как из земли,
нахлынули гурьбою. Все, что у нас было, мы отдали. Наш домик на
Петербургской стороне, который батюшка купил полгода спустя после
переселения нашего в Петербург, был также продан. Не знаю, как уладили
остальное, но сами мы остались без крова, без пристанища, без пропитания.
Матупгка страдала изнурительною болезнию, прокормить мы себя не могли, жить
было нечем, впереди была гибель. Мне тогда только минуло четырнадцать лет.
Вот тут-то нас и посетила Анна Федоровна. Она все говорит, что она какая-то
помещица и нам доводится какою-то роднею. Матушка тоже говорила, что она нам
родня, только очень дальняя. При жизни батюшки она к нам никогда не ходила.
|< Пред. 28 29 30 31 32 След. >|