Два конца иглы (О прозе Юрия Дружникова)   ::   Аннинский Лев

Что же в итоге дает нам умножение абсурда: минус на минус?

Главный плюс -- возможность поразмыслить об этом.

Тайна "большого мира", прозреваемого автором сквозь искусно сплетенные сети идеологической лжи, еще более непостижима, чем сама эта ложь. Если не мираж, то зверская дикость. Но тогда вопрос: если "большой мир" -- такой же зверинец, как и "газета", то откуда клетка системы? То ли она придумана, чтобы удерживать в рамках этот невменяемый хаос, то ли держащие рамку циничные интеллектуалы и простодушные лгуны держат в этой клетке себя, чтобы хаос не поглотил?

В этом -- подспудная догадка романа. Ложь узкого круга оказывается ничтожной частью безбрежного мира, где эта ложь вообще неотличима от правды, потому что кроме нее там ничего нет: ложь и есть жизнь. Противостоять узкой лжи в редакционном коридоре -- можно (ну, уволят, ну, сядешь), противостоять перевернутой жизни в тотальном мире невозможно, в ней можно только раствориться.

С этим связан самый грустный лейтмотив дружниковской прозы: разгадка есть смерть. Или так: смерть и есть разгадка. Буквально: момент смерти синхронен, тождествен прозрению. Сравните, как умирают редактор Макарцев в романе "Ангелы на кончике иглы" и актер Коромыслов в микроромане "Смерть царя Федора":

"Он вдруг догадался, что умирает..."

"Он понял, что играет смерть..."

То есть: только через смерть - выход из не понимающей себя жизни.