Одиссея (пер. В. В. Вересаева)   ::   Гомер

Мулий, знатный товарищ его, дулихийский глашатай,

Тотчас снова в кратере вино замешал пировавшим,

Каждому чашу поднес. И все, совершив возлиянье

Вечным, блаженным богам, вино медосладкое пили.

После, свершив возлиянье и выпивши, сколько хотелось,

Все по жилищам своим разошлись и сну предалися.



ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В зале столовом божественный сын оставался Лаэртов

И женихов истребленье обдумывал вместе с Афиной.

Быстро он Телемаху слова окрыленные молвил:

«Нужно вынести вон, Телемах, боевые доспехи

Все без изъятья. А если, хватившись, расспрашивать станут,

То успокой женихов приветливо-мягкою речью:

— Я их от дыма унес. Не такие они уж, какими

Здесь Одиссей, отправляясь в поход, их когда-то оставил.

Обезображены все, дотемна от огня закоптели.

Соображенье еще поважней божество мне вложило:

Как бы вы между собой во хмелю не затеяли ссоры

И безобразной резней сватовства и прекрасного пира

Не опозорили. Тянет к себе человека железо! -»

Так он сказал. Телемах, приказанье отца исполняя,

Вызвал тотчас Евриклею кормилицу сверху и молвил:

«Мать, удержи-ка на время мне в комнатах женщин, покамест

Всех я в чулан не снесу прекрасных доспехов отцовских.

Здесь за ними не смотрят, они потускнели от дыма.

Не было в доме отца, а я еще был неразумен.

Их теперь я желаю убрать, чтоб огонь не коптил их».