Емельян Пугачев (Книга 2)   ::   Шишков Вячеслав

Целовальник приказал сынишке перевязать сапоги лычком и повесить на вбитый в чан гвоздик.

Влас, не торгуясь и не спросив, какую цену целовальник кладёт на сапоги, вместо двух глотков выпил с горя четыре трёхкопеечных ковшичка, по три хороших глотка каждый. Затем, шатаясь, отошёл в сторонку, опустился на колени, стал усердно креститься на Петропавловский крепостной собор, бить земные поклоны и, пофыркивая носом, приговаривать:

- Упокой, господи, душеньку родителя моего Панфила... Эх, батька, батька...

А целовальник деловито кричал ему:

- Эй, богомолец! Рыжий! За сапожнишки твои тридцать копеек кладу, пропил ты двенадцать.

Влас только рукой махнул, а люди зашумели:

- Уж больно обижаешь ты народ, Исай Кузьмич... Худо-бедно - рублёвку стоят сапоги-то. Они, почитай, новые.

Подошёл лохматый мужичок-карапузик в рваной однорядке с длинными, не по росту, рукавами и в обмызганном, нескладном, как воронье гнездо, картузишке. Весь облик его - жалкий, приниженный, виноватый. Он поднял на долговязого целовальника своё измождённое, с козьей бородкой и редкими усиками лицо, подморгнул и прошептал стыдливо:

- Пять чепурушек трёхкопеечных, Исай Кузьмич... На, получи! - И он сунул ему горстку медяков.

Целовальник особым, среднего размера, ковшиком поддел порцию пойла и подал карапузику. Тот вздохнул, перекрестился и жадно прильнул к ковшу губами. Целовальник крикнул:

- Пей над чаном! Сколько разов вам толковать! А то наземь текёт добро-то.