JК
Емельян Пугачев (Книга 3) :: Шишков Вячеслав
Страница: 681 из 744Затем он, проделав гимнастику, проворно оделся, накинул на себя мундир и улёгся на отдых, седло под голову.
Солнце село. Для Суворова это была уже ночь. Он обычно в два часа пополуночи вставал, в десять утра обедал, в восемь вечера вновь отходил ко сну. Впрочем, в боевой обстановке этой привычкой Суворов пренебрегал.
Заночевали в кустах и путники. Утром, чем свет, велели закладывать бричку. Суворова возле стога уже не было. Нагнали его часа в два. Рунич, настигая генерала, поднялся в повозке и осмелился крикнуть:
- Батюшка, ваше превосходительство Александр Васильич! А не угодно ли будет вашей милости винца?
Суворов повернул свою савраску и, остановившись возле кибитки, сказал:
- Помилуй бог, можно выпить и закусить.
Рунич подал ему чарку, хлеба с солью, кусок сухой курицы. Суворов крестясь, выпил, взял хлеб и курицу, сказал: "Спасибо, братцы", поворотил лошадь, забросил плётку на плечо - и был таков.
Суворов нервничал. Водка не успокоила его. Он дёргал головой, моргал, выкрикивал, как и в тот раз, в кибитке:
- Я солдат, солдат! Приказано! Всемилостивой государыни приказ...
Сделав версты две, он остановил савраску, отхлебнул из походной фляги сам, угостил и бородатого донского казака с голубыми добрыми глазами. Но успокоение не приходило к нему.
- История, история! - выкрикивал он. - Творится история.
Солнце село. Для Суворова это была уже ночь. Он обычно в два часа пополуночи вставал, в десять утра обедал, в восемь вечера вновь отходил ко сну. Впрочем, в боевой обстановке этой привычкой Суворов пренебрегал.
Заночевали в кустах и путники. Утром, чем свет, велели закладывать бричку. Суворова возле стога уже не было. Нагнали его часа в два. Рунич, настигая генерала, поднялся в повозке и осмелился крикнуть:
- Батюшка, ваше превосходительство Александр Васильич! А не угодно ли будет вашей милости винца?
Суворов повернул свою савраску и, остановившись возле кибитки, сказал:
- Помилуй бог, можно выпить и закусить.
Рунич подал ему чарку, хлеба с солью, кусок сухой курицы. Суворов крестясь, выпил, взял хлеб и курицу, сказал: "Спасибо, братцы", поворотил лошадь, забросил плётку на плечо - и был таков.
Суворов нервничал. Водка не успокоила его. Он дёргал головой, моргал, выкрикивал, как и в тот раз, в кибитке:
- Я солдат, солдат! Приказано! Всемилостивой государыни приказ...
Сделав версты две, он остановил савраску, отхлебнул из походной фляги сам, угостил и бородатого донского казака с голубыми добрыми глазами. Но успокоение не приходило к нему.
- История, история! - выкрикивал он. - Творится история.