JК
Томас Манн :: Апт С
Страница: 497 из 511Не кроется ли в ней самой, хоть она и кажется порой пустою забавой, нечто нравственное, полезное, социальное, нечто такое, что ведет в конечном счете к "спасительной истине", к которой так тянется наш растерянный мир?" И когда в "Слове о Шиллере" он цитирует Шиллера:
Только труд, не знавший отступлений,
Истину постигнет до конца,
И над глыбой торжествует гений
Непреклонностью резца,
когда предпосылает своему разбору творчества Шиллера слова о "завете художника", гласящем, "что возвышенное понятие "добра", стремление к нему присуще обоим мирам - эстетическому и моральному - и что истина и красота сплавляются в искусстве, наставнике рода человеческого", - ото опять его, Томаса Манна, попытка опереться при "подведении итогов", опереться в своем незнании "системы", которую он бы "мог предпочесть нашей изувеченной и находящейся в большой опасности демократии" (письмо 1952 года), на опыт художников других, не столь грозных для "рода человеческого", не знавших ни мировых войн, ни атомной бомбы, времен.
"Но мне хватает другого", - цитировали мы его ответ на вопрос о "вере". Хватало ли? Вряд ли бы, будь это так, столь часто приходила ему теперь на ум и вкраплялась в его статьи и письма фраза "And my ending is despair" *, фраза Просперо из "Бури" Шекспира, вряд ли бы, называя Иосифа тетралогии любимейшим своим созданием, он объяснял такое предпочтение "последней меланхолией, которой окутан образ этого баловня судьбы".
* "И конец мой - отчаяние" (англ.).
Учитывая возраст нашего героя и некоторые его семейные обстоятельства итоговой поры, легко придать подобным свидетельствам меланхолического настроения чисто личную и заурядную подоплеку, приписать их просто выпадающим, как правило, на долю глубокого старика хворостям и потерям. Но это противоречило бы не только сложившемуся уже, вероятно, у читателя представлению о человеке "терпеливой природы", давно понявшем, что "реальности жизни" имеют прямое отношение к нему, как и ко всем, а, что важнее, ибо и характер порой меняется на старости лет, противоречило бы фактам, показывающим, что радость творчества так и сопровождала эту жизнь до конца, что в этом смысле ее равновесие так и не нарушилось, что именно в личном плане, несмотря на недуги и утраты, "высокая игра" все-таки оставалась ее опорой.
Только труд, не знавший отступлений,
Истину постигнет до конца,
И над глыбой торжествует гений
Непреклонностью резца,
когда предпосылает своему разбору творчества Шиллера слова о "завете художника", гласящем, "что возвышенное понятие "добра", стремление к нему присуще обоим мирам - эстетическому и моральному - и что истина и красота сплавляются в искусстве, наставнике рода человеческого", - ото опять его, Томаса Манна, попытка опереться при "подведении итогов", опереться в своем незнании "системы", которую он бы "мог предпочесть нашей изувеченной и находящейся в большой опасности демократии" (письмо 1952 года), на опыт художников других, не столь грозных для "рода человеческого", не знавших ни мировых войн, ни атомной бомбы, времен.
"Но мне хватает другого", - цитировали мы его ответ на вопрос о "вере". Хватало ли? Вряд ли бы, будь это так, столь часто приходила ему теперь на ум и вкраплялась в его статьи и письма фраза "And my ending is despair" *, фраза Просперо из "Бури" Шекспира, вряд ли бы, называя Иосифа тетралогии любимейшим своим созданием, он объяснял такое предпочтение "последней меланхолией, которой окутан образ этого баловня судьбы".
* "И конец мой - отчаяние" (англ.).
Учитывая возраст нашего героя и некоторые его семейные обстоятельства итоговой поры, легко придать подобным свидетельствам меланхолического настроения чисто личную и заурядную подоплеку, приписать их просто выпадающим, как правило, на долю глубокого старика хворостям и потерям. Но это противоречило бы не только сложившемуся уже, вероятно, у читателя представлению о человеке "терпеливой природы", давно понявшем, что "реальности жизни" имеют прямое отношение к нему, как и ко всем, а, что важнее, ибо и характер порой меняется на старости лет, противоречило бы фактам, показывающим, что радость творчества так и сопровождала эту жизнь до конца, что в этом смысле ее равновесие так и не нарушилось, что именно в личном плане, несмотря на недуги и утраты, "высокая игра" все-таки оставалась ее опорой.